Конец линкора "ШЛЕЗИЕН"

Лидер начал разворот в сторону берега. До цели оставалось не больше пяти минут
полета. Восьмерка "бостонов" повторила маневр. Они летели на высоте двухсот
метров, под ними, скрытая туманной дымкой, лежала Померанская бухта.
Группа разделилась на две четверки, которые начали постепенно расходиться в
стороны. Атака должна была вестись с двух противоположных направлений на высоте
тридцати метров.
Здесь, над морем, дымка не казалась такой уж густой, но, когда лидер со
снижением вошел в нее, самолет сразу стал бледен, почти прозрачен, точно
плотность потерял, а через несколько секунд и вовсе растаял, растворился, как
сахар в горячей воде. Это серьезно осложнило задачу. Атаковать придется почти
вслепую...

Командующий ВВС ВМФ маршал авиации Семен Федорович Жаворонков сидел в штабе
авиаполка и ждал. Очень затянулся этот день, 4 мая 1945 года. Еще утром он
получил вызов наркома Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецова, самолет стоял
наготове, но улететь маршал не мог. Торпедоносцы ВВС Краснознаменного
Балтийского флота атаковали в Померанской бухте крупнейшие корабли - линкор
"Шлезиен" и вспомогательный крейсер "Орион".
Немецкая группировка в Свинемюнде пыталась вырваться из окружения при поддержке
тяжелых орудий эскадры. Шел бой, один из самых последних здесь, на Балтике. На
самом краю войны, в двух шагах от Победы гибли люди.
Уничтожение эскадры лишало окруженную группировку последней надежды на спасение.
Безусловно, последней, иначе фашистское командование не рискнуло бы ввести
эскадру в мелководную Померанскую бухту.
Жаворонков ждал результатов атаки, без этого он не хотел, да и не мог улететь в
Москву. На столе перед ним лежали снимки, сделанные во время первых атак. На них
был в разных ракурсах "Шлезиен". Силуэт линкора нечеткий, как бы размытый - над
морем висела довольно плотная дымка. Она мешала прицельному бомбометанию и
торпедированию. Но даже на таком нечетком снимке было видно, что перед трубами
корабля громоздилась бесформенная куча металла - все, что осталось от фок-мачты
линкора после прямого попадания авиабомбы. Повреждение это, довольно серьезное,
все же не вывело линкор из боя, и он продолжал опустошать бездонные
артиллерийские погреба, посылая из орудий главного калибра трехсоткилограммовые
снаряды. Ударные группировки немцев, рвущихся из Свинемюнде, продолжали
атаковать, пытаясь разжать кольцо наших войск.
Командующий авиацией ВМФ ждал уже больше десяти часов.
Две комбинированные атаки штурмовиков, пикировщиков, топмачтовиков и
торпедоносцев не дали ожидаемого результата. Несколько боевых единиц эскадры
было пущено ко дну, но все это второстепенные корабли - сторожевики, транспорты.
"Шлезиен" продолжал вести огонь...
Может, именно сейчас торпедоносцы выходят на боевой курс?
- Кто там из "стариков"? - спросил маршал.
- Борисов, Фоменко... - начал перечислять командир дивизии полковник Курочкин.
Жаворонков кивнул. Героя Советского Союза Михаила Борисова он знал хорошо. Никто
здесь, в штабе, не подозревал, что маршал познакомился с Михаилом Борисовым
задолго до того, как летчик прибыл на Балтику. Тогда Борисов не был еще Героем,
да и летчиком его можно было назвать условно.
Штурман Иван Рачков предупредил, что до цели около четырех километров. "Бостон"
пролетает такое расстояние за сорок пять секунд. Невидимые друг другу и пока что
не замеченные зенитчиками эскадры, торпедоносцы и бомбардировщики, набирая со
снижением скорость, начали стремительно стягиваться к цели.
Справа и слева, обгоняя Борисова, уходили в атаку топмачтовики. Впереди
километра на полтора были штурмовики! они уже вступили в бой. До цели оставалось
двадцать пять секунд, но за эти стремительно уносящиеся мгновения Борисову нужно
было сделать невероятно много. Прежде всего увидеть линкор, затем довернуть на
него, загнать в полукружья прицела и, если он движется, рассчитать упреждение. И
только после этого сбросить торпеду. Но не позже чем за десять секунд до цели:
чтобы взрыватели пришли в боевое положение, торпеда должна пройти в воде около
400 метров. Торпеда у него одна, так что и попытка единственная.
Он был сейчас предельно собран. Он обратился в одну напряженную мысль,
превращавшую весь экипаж и даже неодушевленный самолет в единое,
сосредоточенное, живое существо. Увидеть, успеть прицелиться и сбросить...
Та давняя встреча случилась весной сорок третьего. Генерал-полковник Жаворонков
прилетел в училище имени Леваневского на очередной выпуск летчиков. Все шло
привычным, заведенным порядком до того момента, пока командующий ВВС ВМФ не
закончил короткую приветственную речь.
Из строя совершенно неожиданно вышел курсант и глухим от волнения, совсем
мальчишеским голосом отрапортовал:
- Младший лейтенант Борисов. Разрешите обратиться, товарищ генерал-полковник?
Хотя это не противоречило уставу, командующий растерялся на мгновение. Ну кто
станет излагать свои нужды перед строем? И какой такой вопрос не может решить
выпускник в стенах училища без помощи командующего?
- Почему меня не отправляют на фронт? - отчетливо произнес, почти выкрикнул
младший лейтенант. И замер, ожидая, как видно, немедленного ответа.
Жаворонков окинул быстрым взглядом высокую фигуру, побледневшее лицо с пятнами
румянца на скулах. Рот упрямо сжат, смотрит смело, не отводя карих пристальных
глаз. Отчаянный!
- В чем дело? - обернулся командующий к начальнику училища,
- Младший лейтенант Борисов - хороший летчик, - чуть помедлив, ответил тот. Как
видно, и для него поступок вчерашнего курсанта оказался полной неожиданностью. -
Решили оставить инструктором.
Командующий еще раз взглянул на вытянувшегося перед ним юного офицера. "Ему и
двадцати нет наверняка, - подумал генерал с внезапной острой жалостью. - Они,
длинные такие и худые, всегда старше выглядят".
Молчание генерала Борисов понял как плохой знак. Тем более что Жаворонков
досадливо поморщился и сказал голосом, показавшимся Михаилу Борисову
недовольным:
- В вашем вопросе разберемся. Становитесь в строй.

- Миша, прямо по курсу корабль, - крикнул Рачков.
"Неужели он?! - подумал Борисов и сразу понял: - Нет! Это транспорт".
Крупный транспорт был прямо под ними. Борисов уже снизил скорость до нужной для
торпедометания. Корыто это, как нарочно, стояло точно перпендикулярно его курсу,
и, сбрось сейчас Борисов торпеду, транспорт водоизмещением тысяч на восемь через
минуту пошел бы на дно. Но не транспорт нужен Борисову. Он мелькнул под крылом
так близко, что видно было суетящуюся у зениток и "эрликонов" прислугу.
Эфир наполнился яростными криками и командами. К штурмовикам присоединились
теперь голоса топмачтовиков. Это все существовало в стороне, словно бы в другом
мире. Борисов весь был собран на единственной мысли - увидеть. Ведь могло же так
получиться, что он обнаружит линкор поздно или настолько в стороне, что даже не
успеет довернуть. Вполне могло... - Попал! Попал! - зазвенело в несколько
голосов в наушниках.
- На "Орионе" пожар! - подхватили другие.
- Тонет. Вижу, тонет!
Кто-то удачно атаковал и потопил вспомогательный крейсер "Орион". Вторая по
значению единица фашистской эскадры.
Впереди обозначилось и стало быстро расти темное пятно. Судя по размерам и
обводам, это линкор. Да, это "Шлезиен". Он надвигался, закрывая мир. И все
отступило теперь очень далеко. Все, что было раньше и что будет потом, не имело
теперь значения. Борисов мягко стронул правую ногу, педаль невесомо подалась, и
самолет, словно живое тело, развернулся, нацеливаясь на темную громаду линкора.
После чьей-то атаки шумели в эфире топмачтовики. Старший лейтенант Фоменко
сбросил торпеду, и сразу голоса:
- Не пошла торпеда. Не пошла!
- Зарылась в грунт!
Оказывается, линкор стоит на максимально возможном для его осадки мелководье.
Это была исключительно важная информация. Руки Борисова двинули вперед штурвал,
и "бостон" прижался к самой воде,
При падении торпеда уходит под воду. Это ее заныривание летчики называют
"мешком". Чем больше высота, с которой производится торпедометание, тем глубже
"мешок".
Чтобы его торпеда не ушла в грунт, Борисов снизился до минимума.
Уже потом выяснилось, что "Шлезиен" раз за разом повторял один и тот же маневр.
При атаках авиации он отходил на мелководье, и торпеда - это единственное
по-настоящему опасное для линкора оружие - становилась бессильной, но для того,
чтоб вести огонь, "Шлезиен" вынужден был выходить на глубокую воду и, сделав
несколько залпов, пятился обратно.
Невероятно обострившимся зрением, всеми чувствами, достигшими высших пределов и
сфокусированными в одной точке, Михаил Борисов словно бы замедлил течение
времени. Звенящие моторы несли самолет в высоченный, как скала, борт вражеского
корабля. Машина входила в зону зенитного огня линкора. После разговора на плацу
Жаворонков там задержался - беседовал с начальником училища и
летчиками-инструкторами. Но все это время высокий мальчишка, спросивший, почему
его не отправляют на фронт, стоял перед глазами. Потом командующий отпустил
всех, кроме начальника училища, и велел позвать Борисова.
...Полчаса ожидания показались Михаилу вечностью. За эти полчаса он успел
обдумать со всех сторон свою не очень-то длинную жизнь. Мысленно ответил на
сотню каверзных вопросов, которые мог задать командующий. Подумал, что сразу
попросится на фронт, если отстранят от летной работы, "Хоть в пехоту", - решил
он отчаянно.
Но как ни готовился младший лейтенант Борисов к предстоящему разговору, вопрос
командующего оказался совершенно неожиданным.
Жаворонков поманил его к столу и, неопределенно усмехнувшись, выложил несколько
фотографий. - Что за корабль?
Тяжелый крейсер "Адмирал Шеер" постройки 1938 года, - ответил Борисов после
короткой паузы. Борисов мог бы еще многое рассказать о фашистском судне, он
давно интересовался этими кораблями, собирал вырезки и все, что мало-мальски
касалось германских крейсеров и линкоров.
- Есть ли еще корабли такого класса?
- "Дойчланд" и "Адмирал граф Шпее". - Так как командующий молчал, Борисов
продолжил: - "Адмирал Шпее" потоплен англичанами. "Дойчланд" строю. Только
теперь он называется "Лютцов".
- Ну что ж, знания исчерпывающие, - улыбаясь, сказал Жаворонков. - А этот
корабль знаете? - Командующий положил на стол еще один снимок.
Борисов задумался. По всем обводам это был линкор. И все же... Тут мелькнуло
воспоминание из давней, довоенной еще газеты или кинохроники. Конечно, именно
этот силуэт, выстроившиеся вдоль бортов матросы. Ну да, что-то о визите
германского учебного корабля...
- Линкор "Шлезиен", - выпалил он облегчением. - Но это учебный корабль, товарищ
командующий...
- Он уже с начала войны не учебный. Самый настоящий боевой корабль, причем
модернизированный. От старого только коробка осталась. На нем современнейшие
машины, заменено все вооружение. Ну, - Жаворонков снова улыбнулся, - что будете
делать, если встретите "Шлезиен"?
- Если на пикировщике, буду атаковать с носовых секторов: корма прикрыта
зенитками лучше. Если торпедой, то под прямым курсовым углом.
- Что ж, остается пожелать, чтоб эта встреча состоялась.
- Очень хотелось бы! - горячо ответил Борисов.

...Борисов увидел линкор во всем его величии. Высоченные трубы. Массивные башни
главного калибра, расписанные темными и светлыми полосами камуфляжа. Весь
громадный корабль, точно заревом, был освещен огнем орудий, зениток,
скорострельных пушек, пулеметов, без перерыва бьющих с обоих бортов. Стена
клубящегося дыма и пульсирующего огня окружала линкор, и все трассы тянулись
сейчас, кажется, в одно место - к самолету Борисова. Это были не наспех
подготовленные зенитчики с транспортов - огонь вели классные орудийные расчеты,
такие только и могут быть на линкоре, главном корабле эскадры.
Прорвать стену этого огня, казалось, совершенно немыслимо. Тем более что, выйдя
на боевой курс, Борисов уже не мог сделать даже маломальского противозенитного
маневра.
Он увидел, как над трубами мелькнули силуэты "бостонов" и корма линкора скрылась
в гигантских фонтанах. Атака была очень удачной. Бомбы нанесли значительные
повреждения линкору. К тому же топмачтовики на какое-то время отвлекли на себя
зенитный огонь. Эти двое дали Борисову необходимые секунды, чтобы он и его
товарищи - главная ударная сила авиагруппы, атакующей корабли, могли нанести
прицельный удар.
Борисов навел себя в борт линкора так, точно сам должен вонзиться туда вместе с
торпедой. Он был, пожалуй, ненамного выше леерного ограждения и уже видел людей
на палубе, и летящие ему навстречу трассы, и весь корабль в трепещущем свете
беглого огня.
Самолет трясло, словно его дубасили, как боксерскую грушу. "Еще! Еще немножко!"
- умолял Борисов неведомо кого. Он выходил на дистанцию кинжального удара, от
которого корабль уже не спасет никакой маневр. О себе, штурмане Ване Рачкове,
радисте Демине, остальных летчиках он, Борисов, не думал. Им владело одно -
пробиться сквозь завесу огня к тому единственному, самому главному рубежу, где
можно, вдавив кнопку, раскрыть держатели торпеды. И уж конечно, не думал
Борисов, как выглядит сейчас он сам, то есть его самолет - с высоченным килем,
со звездами на широких крыльях, с тремя рядами нарисованных на фюзеляже силуэтов
кораблей, пущенных на дно.
Крохотный на фоне линкора самолет был страшен в своем упорном стремлении.
Окутанный дымом разрывов, многократно прошитый очередями, он приближался к цели.
Фашистским зенитчикам, задыхающимся в пороховых газах, осатаневшим от
непрерывной стрельбы, самолет наверняка казался неотвратимым, как приговор. Они
тоже молились сейчас всем богам, чтоб этот дьявольский самолет, вспыхнув факелом
или развалившись на куски, как бывало не раз, рухнул в море вместе со своей
торпедой. Но самолет летел, и кажется, все оружие рейха не в силах было
остановить его...
Так это выглядело оттуда, с могучей, незыблемой громады линейного корабля.
Здесь, в кабине, все было иначе. Три совершенно оглохших, уязвимых человека и
вполне обыкновенный самолет, слившись в одно целое, рвались к последней черте.
Их не интересовало, что будет потом. Они должны были выйти на рубеж и сбросить
торпеду.
- Командир, двадцатку сбили! - тревожный голос радиста Демина в шлемофоне,
"Кто же там на "бостоне" с бортовым номером двадцать!" - мысль мелькнула и
пропала. Вспомнить не было сил и времени. Сейчас, в зоне сверхплотного огня
линкора, мог взорваться в воздухе любой из атакующих самолетов. Как угодно, но
только не он! Борисов просто не допускал мысли, что может быть сбит сейчас,
раньше, чем сбросит торпеду.
Подошло, подступило это главное мгновение. Палец Борисова лег на кнопку
сброса...
- Миша! Он задним ходом пошел! - крикнул Рачков.
Борисов увидел, как под кормой линкора вскипел бурун. Рискуя сесть на мель,
пытаясь вырваться из полукружий прицела, линкор спешил уйти с глубокой темной
воды, на которой он стоял. Громадный корабль испуганно пятился на мелководье,
ища спасения от самолета. Это было хорошо видно Борисову, потому что вода у
кормы была другого, светло-сиреневого оттенка.
Михаил Борисов почувствовал, как прыгнула вверх машина, освободившись от
тысячекилограммовой сигары, и добрал штурвал на себя, чтобы не задеть трубы
линкора.
Он уходил из-под огня привычным противозенитным маневром, он делал что-то еще,
но все его существо было поглощено мыслью о падающей в воду торпеде. Мгновение
назад главным органом чувств были глаза - теперь он ловил обострившимся слухом
то, что было ему сейчас больше всего необходимо...
Внезапно "Шлезиен" исчез. Всем, кто следил за кораблем в этот момент,
показалось, что он взорвался. Нет, это не торпеда. Слишком рано.
Над кипящим облаком взметнувшейся воды, дыма, крутящихся обломков мелькнули
силуэты "бостонов" и набирающие высоту "пешки" - пикировщики. Совместный их удар
был неожиданным и разящим. Эфир наполнился ликующими голосами.
- Попали! Тонет! "Шлезиен" тонет!!!
Так нередко случается при атаках на корабли. Только что тебя прикрыл кто-то,
отвлекая на себя предназначенные тебе снаряды, а через секунду уже торпедоносец,
прорываясь к цели, принимает всю мощь зенитного огня. Он не только атакует сам,
но и дает возможность другим самолетам нанести прицельный удар.
И если совместная атака получилась успешной, а ты при этом еще и жив и твоя
дырявая, как решето, машина каким-то чудом держится в воздухе, ты счастлив
ничуть не меньше тех, чьи бомбы попали в цель. Чудная радость общей победы
бурлит в душе, хочется смеяться, петь и плакать одновременно, и впереди,
кажется, ждет одна только радость.

- Как только будут готовы фотографии, всех ко мне! - приказал Жаворонков, когда
последний самолет коснулся посадочной полосы.
Вскоре большая комната штаба полка стала заполняться летчиками. Они тихонько
переговаривались, улыбались, переминались с ноги на ногу, от них исходил жар
недавнего боя. Рассматривая вошедших, маршал пытался определить, кто же из них
Борисов.
Хотя все они были одеты сейчас в одинаковое летное обмундирование, зрительная
память не подвела Жаворонкова. Он узнал Борисова. Узнал и подивился тому,
насколько может измениться человек за полтора года. Впрочем, иначе и быть не
могло: полтора года на войне очень большой срок. Командующий хорошо знал, что
средняя продолжительность жизни летчика-торпедоносца на фронте составляет всего
несколько летных часов. Сколько же тогда жизней успел прожить этот высокий
кареглазый парень, за плечами которого больше десятка потопленных кораблей?
- Здравствуйте, Борисов! произнес командующий. - Помнится, вы обещали мне
потопить линкор.
Так точно, обещал, - тотчас отозвался старший лейтенант.
- Значит, обещание выполнили?
- Счастлив, что мне в составе полка пришлось участвовать в потоплении линкора,
товарищ маршал.
- Ну что ж, сейчас поглядим.
На стол легла пачка только что проявленных снимков фотоконтроля. Борисов
пристально следил за руками маршала. Движения их замедлялись, на лицо
командующего набежала тень.
- Неточно докладываете, Борисов, - сказал он хмуро. - Что линкор повредили,
вижу. Повредили - это еще не потопили. Так я говорю?
- Потопили мы его, товарищ командующий, - упрямо повторил Борисов.
- А это? - Жаворонков пододвинул к Борисову снимки.
На фотографиях линкор был виден целиком. Правда, заметен сильный дифферент на
нос, но корабль на плаву, с этим не поспоришь. Конечно, фотографии сделаны с
высоты и силуэт линкора смутный, как тогда, когда Борисов впервые увидел его
сквозь завесу тумана...
- Товарищ маршал, прикажите принести наши снимки, - Голос штурмана Ивана Рачкова
прозвучал так неожиданно, что Борисов оглянулся. Ваня стоял чуть сзади. Был он
слегка бледен, но смотрел на командующего твердо. - Ваш штурман... - то ли
спросил, то ли подтвердил сам для себя Жаворонков, и в недовольном голосе его
прозвучали новые нотки. В поступке штурмана, безоглядно бросившегося на помощь
командиру, маршалу тотчас увиделся характер экипажа.
Михаил Борисов думал о поступке Рачкова с удивлением и досадой. Он точно знал,
что Ваня снимал сразу после торпедирования, когда они уходили на высоту. Такие
фотографии были ничуть не убедительнее тех, что лежали сейчас на столе.
- Товарищ маршал, прикажите принести наши снимки, - упрямо повторил штурман.
Жаворонков взглянул на часы. Вздохнул. Раздражение его как-то само собой прошло,
хотя ничего, в сущности, не изменилось. Не позже чем через четверть часа он
должен быть в воздухе, вряд ли за это время снимки успеют отпечатать. Но
показывать такие ему тоже не хотелось - они не убеждали, что линкор потоплен.
- Ждать больше не могу, - сказал он резко. Но все же, повернувшись к
командующему авиацией Балтфлота Самохину, добавил: - Если успеют проявить,
привезите к самолету...
Одинокий СИ-47 в дальнем конце взлетной полосы уже запустил двигатели, когда
кто-то из летчиков, по-прежнему кучкой стоявших возле штаба, крикнул: "Едут!"
Поднимая пыль, подлетел штабной "виллис".
- Борисов, Рачков, в машину!
"Виллис" выскочил на взлетную полосу и помчался прямо к самолету. Винты СИ-47
замедлили обороты и остановились.
Начальник штаба полка капитан Иванов подал маршалу несколько еще мокрых
фотоотпечатков.
Стоя позади командующего, Борисов рассматривал снимок, сделанный с высоты не
больше ста метров. Отчетливо были видны волны, гулявшие по палубе линкора.
Носовая башня полностью в воде. Вокруг корабля множество обломков.
Только теперь Михаил Борисов понял все и, незаметно взяв руку Вани Рачкова, изо
всех сил сжал ее. Ну кто мог подумать, что Ваня успел сделать снимок при втором
заходе на линкор?!
...Трудно сказать, что заставило его, но только, выскочив из зоны зенитного
огня, Борисов развернулся и снова спикировал на корабль. Тогда-то он и видел
все, как на снимке: и эти волны, гулявшие по палубе, и орудия носовой башни,
опустившейся в воду, и обломки, и головы матросов вокруг корабля.
Он вышел из крутого пике, едва не задев трубы линкора, и почувствовал, как
самолет буквально застонал от перегрузки. Командир знал, что фотографировать в
таких условиях невозможно. Ведь штурман должен не только взять в руки аппарат и
приготовить его к работе, он должен суметь лечь на пол, открыть "форточку",
поймать в видоискатель тонущий корабль и несколько раз щелкнуть затвором. Это
нелегко и в горизонтальном полете, а на выходе из пике, когда перегрузка
вдавливает в кресло и любое движение становится невыносимо долгим, медленным,
просто невозможно...
И все же факт остается фактом: из-за плеча командующего Михаил Борисов видел
снимки, сделанные Ваней Рачковым именно на выходе из пикирования. Впрочем, чему
удивляться? Борисов знал, хотя никогда не говорил об этом: Ваня был тем
человеком, который умеет творить чудеса. И не просто когда они сами у него
получаются, а именно когда они всего нужнее...
- Ну что ж, Борисов, - обернулся, протягивая руку, маршал. - Спасибо! - Но тут
же нахмурился. - Значит, сразу после атаки вернулся и сфотографировал? Контроль,
между прочим, не ваша задача! Зачем повторно ставили машину под удар, рисковали
экипажем?
Борисов улыбнулся так широко, по-мальчишески ясно, что невольно улыбнулись и все
вокруг.
- Не каждый ведь день, товарищ маршал, наш полк линкоры топит.
- Ну что ж, передайте всем летчикам - торпедоносцам, топмачтовикам, штурмовщикам
и пикировщикам мою благодарность, - сказал Жаворонков. - Молодцы!