Капониры Крыма

По воспоминаниям авиамеханика 5-й эскадрильи 32-го истребительного авиаполка 
П.П. Макарова.

На смену устаревшим моделям с деревянным фюзеляжем пришел Як-1. Каркас нового
истребителя был сварен из стальных труб, обшивка носовой части и хвостового
оперения - дюралевая. Деревянным осталось лишь крыло, оклеенное перкалью -
специальной плотной тканью. В серийное производство этот истребитель пошел лишь
перед самой войной. "Яшка", как мы его вскоре окрестили, развивал скорость до
580 километров в час и набирал высоту 5 тысяч метров за пять с небольшим минут.
По своим летно-техническим данным Як-1 не уступал хваленому "мессершмитту" и
даже превосходил его в маневренности. Но на фронт новых истребителей поступало
еще мало.
В первые месяцы войны фашисты имели явное превосходство в воздухе и
стремительно продвигались в глубь страны. В августе была блокирована Одесса,
заняты Кривой Рог, Николаев, Херсон. В сентябре наши войска оставили Киев.
Вскоре начались ожесточенные бои за Крым. Гитлеровцы прорвались к Перекопскому
перешейку, вышли к Чонгарскому мосту и Арабатской стрелке.
...В конце августа 1941 года нам пришлось собирать Яки в тупике железнодорожной
станции Симферополь и отправлять их сразу на фронт. Понять, насколько сложен
боевой самолет, можно, лишь взглянув на него без обшивки. 
Тогда откроется тонкая вязь трубок и проводов, обилие всевозможных 
установок, механизмов, приборов.
До войны каждый готовый истребитель, прежде чем подняться в воздух, проходил
тщательную проверку на земле. Из цеха завода самолет направляли в тир, где
проводился отстрел оружия боевыми патронами и опробовался мотор. Потом
начинались летные испытания. Сначала на заводском аэродроме, где за 20-30 
минут полета проверялись надежность и маневренность машины и устранялись мелкие
неполадки. Затем на полевом аэродроме, не на таком гладком и ухоженном, как
заводской, в руках военного летчика происходила окончательная доводка самолета.
Во время испытаний до войны новый истребитель проверялся в показательных
воздушных боях, пробных штурмовках, полетах на высоту, перелетах на расстояние.
Авиамеханики тщательно следили, нет ли повреждений в водо-, масло- и
бензосистемах в результате вибрации и тряски. Особенно опасны были всякого рода
течи в трубопроводах, которые могли стать причиной пожара или привести к
остановке двигателя в полете.
Летчика на необлетанной машине могли подстерегать и другие "сюрпризы".
Достаточно, например, малейшей трещинки в трубочке, по которой поступает сжатый
воздух от компрессорной установки, - и нельзя убрать или выпустить шасси. Все
недоделки, почти неизбежные для каждого вступающего в жизнь самолета, тем более
новой серии, нужно было выявлять и устранять сразу, во время сборки. Фронт
просил, требовал прикрытия с воздуха, и каждый собранный нами 
истребитель спасал чьи-то жизни в окопе или на корабле.
На ходу летчикам нашей эскадрильи приходилось осваивать новую боевую технику.
В основном это были молодые ребята, недавно окончившие летные училища.
Командовал ими капитан Иван Степанович Любимов. В его эскадрилье я начал
работать авиамехаником еще перед войной. 24 июня 1941 года Иван Степанович
в ночном бою сбил свой первый самолет, который ставил мины на фарватере
в Севастопольской бухте. 
За первые три месяца войны наша эскадрилья уничтожила 36 самолетов врага.
Шесть из них было на счету самого командира. Один "мессер" Любимов сбил на моих
глазах. Это было 25 сентября 1941 года над аэродромом Тайгалы, на севере Крыма.
Аэродром находился уже в прифронтовой зоне, и фашистские летчики стали
"подкарауливать" наши самолеты, возвращающиеся с боевого задания с почти пустыми баками. 
В тот день над нами кружило, маскируясь солнцем, два "мессершмитта". Командир
эскадрильи решил проучить охотников за "легкой добычей". Он взлетел во главе
четверки Яков за несколько минут до возвращения на аэродром остальных самолетов
эскадрильи. Иван Степанович атаковал один из вражеских истребителей с высоты
примерно 4 тысячи метров. Уходя от пулеметных очередей, "мессер" сорвался в
штопор. Впечатление было такое, что фашист сбит. Но командир все же спикировал
следом, подозревая, что это лишь обманный маневр. И действительно, у 
самой земли Ме-109 вышел из штопора и стал набирать высоту. В этот момент
пушки и пулеметы Любимова ударили по нему снова. "Мессершмитт", задымив,
сделал полупетлю. Летчик выбросился из кабины на парашюте...
С насыпи капонира было видно, как белый купол сносило на скошенное пшеничное
поле. Это поле со скирдами соломы находилось от нас в пяти километрах. Вместе с
аэродромной охраной я поехал туда на полуторке, чтобы не дать фашисту уйти к
линии фронта. Но мы нашли только парашют. Вскоре подъехал Любимов. Он сказал,
что видел, как вражеский летчик залег после приземления в борозде. 
Мы продолжали поиски, тщательно проверяя каждую скирду. 
Но фашист как в землю ушел! Кто-то из авиамехаников подобрал со сбитого 
Ме-109 толстое лобовое стекло с перекрестием для прицела. 
Все заинтересовались находкой. Было известно, что на "мессершмитте" 
переднее стекло не пробивается пулей, но нам самим хотелось это 
проверить, оставили стекло у скирды и выстрелили по нему из кабины. 
Оно даже не треснуло.
И тут, к еще большему удивлению, верх скирды зашевелился. Испуганно подняв руки,
из соломы во весь рост поднялся верзила немец. И как только он сумел спрятаться
в этой скирде! Ведь мы ее проверяли металлическим прутом. У пленного оказались
именной маузер, Железный крест, полученный за участие в захвате острова Крит, и
записная книжка с дарственной надписью: "Да пошлет бог счастье!" Ему и вправду
повезло: в его части уже погибла треть личного состава. На допросе пленный
рассказал, что взлетал с аэродрома Чаплинка, северо-западнее Перекопа. Мы
узнали, как организована противовоздушная оборона этого аэродрома и где
расположены склады горючего. Важны были также сведения о распорядке дня летного
состава.
На следующее утро наша авиация нанесла по Чаплинке внезапный удар,
приурочив его ко времени завтрака. Фашисты были застигнуты врасплох. 
Советские штурмовики подавили зенитные батареи, а бомбардировщики 
уничтожили склады горючего и находившиеся на стоянках "юнкерсы"
и "мессершмитты". Налет прошел успешно.
...В конце сентября 1941 года фашисты овладели Левобережьем Днепра в районе
Каховки. Отсюда ими был нанесен сильный удар по нашим войскам, оборонявшим Крым.
Возобновились ожесточенные бои за Перекоп. По пять-шесть раз в день приходилось
готовить Яки к вылетам. Особенно часто я заправлял истребитель комэска.
Возвратившись с одного из заданий, Иван Степанович рассказал о переправе
фашистов под Каховкой. Пять понтонных и свайных мостов обеспечивали переброску
гитлеровских дивизий через Днепр. Бомбить эти переправы было трудно: уже на
дальних подступах противник открывал плотный зенитный огонь, десятки
истребителей встречали у линии фронта даже небольшие группы советских самолетов.
Без потерь не обходился ни один летный день. 9 октября 1941 года был подбит
командир эскадрильи Любимов. Вместе со своим заместителем Михаилом Васильевичем
Авдеевым он прикрывал девятку Пе-2, вылетевших на бомбардировку аэродрома
в тылу врага. Их сопровождала также группа истребителей ЛаГГ-1,
но при пересечении линии фронта эта группа была связана боем
с  "мессершмиттами". Сопровождать девятку пикировщиков пошли только 
два Яка - Любимова и Авдеева.
Наши летчики успешно выполнили задание. На обратном пути их атаковала целая
эскадрилья "мессершмиттов". Завязался неравный бой, во время которого вражеский
снаряд попал в кабину Любимова. Осколки ранили командира в лицо, руки и правую
ногу. Приборный щит был разбит. Но командир прикрывал наши бомбардировщики,
пока они не дотянули до "своей" территории.
Внизу был Сиваш, а за ним ровная крымская степь. Превозмогая боль, Иван
Степанович произвел вынужденную посадку южнее речки Ишуни. Фашисты заметили, что летчик жив. 
Два "мессера" по очереди пикировали на беспомощный самолет.
Командира снова ранило - снарядом оторвало ступню левой ноги. Двадцать минут
расстреливали фашисты летчика, укрывшегося под сбитым Яком. А надо было срочно
остановить кровотечение. Лишь после ухода "мессеров" Иван Степанович наложил на
левую ногу жгут, приспособив для этого ремни от портупеи.
И все же от потери крови он потерял сознание.
Очнулся ночью. Поблизости ни огонька, ни жилища. 
Любимов несколько раз выстрелил в воздух. Вскоре послышался цокот копыт
и скрип. К самолету подъехала арба.
- Вы живы, товарищ летчик? - спросил испуганный мальчишеский голос.
- Я ранен, - сказал Любимов. - Помоги мне.
С арбы спрыгнул мальчик лет четырнадцати. Мальчика звали Петей Зосимовым,
он вез два мешка овса в деревню, где находилась санчасть. 
Поднять летчика наверх мальчонка не сумел - не хватило сил. 
Пришлось Пете ехать за подмогой...
Потом командира эскадрильи доставили в севастопольский госпиталь. Ранение
оказалось серьезным. Перед отправкой в тыл я побывал у Ивана Степановича.
Капитан передал мне свой шлем и планшет, сказав: "Сохрани! Я еще вернусь!"
Надежды, что он будет снова летать, было мало.
Из госпиталя я поехал на полуторке за подбитым Яком. Иван Степанович назвал
примерные координаты, но найти самолет в степи оказалось непросто. К тому же во
время поиска мою полуторку атаковал "мессершмитт". 
Он летел над самой землей, и, когда его тень стала настигать меня, 
я резко вывернул руль в сторону. Пули прошили дверь кабины и кузов. 
Но я остался невредим, мотор и колеса - тоже. 
Вражеский летчик не повторил атаку, посчитав, вероятно, что покончил со 
мной. Самолет Любимова я нашел на сжатом поле. Недавно прошел дождь, 
и рискованно было съезжать с дороги на скользкую стерню. Пришлось идти
к Яку пешком, чтобы разведать подъезды к нему. 
Вблизи я не узнал истребитель, который готовил к полетам собственными
руками. Фюзеляж был густо усеян пробоинами и стал похож на терку,
мотор покорежен, все вокруг залито маслом из разбитого картера. 
В кабине на порванных жилках-проводах висели авиационные приборы...
В кузове грузовика была лебедка. С ее помощью я вместе с часовым, охранявшим
самолет, затянул хвост Яка в полуторку. Закрепив его тросами, еще засветло
тронулся в обратный путь. Буксировал самолет осторожно, часто приходилось
объезжать залитые водой ямы и пробоины. На аэродром вернулся глубокой ночью.
Первое, о чем я подумал, проснувшись утром, был командирский "яшка". 
Быстро оделся и бегом к капонирам, Дорога к укрытиям для самолетов 
была проложена через виноградник. Часть кустов выкорчевали, а землю 
утрамбовали катками под взлетную полосу. Другая часть с урожаем
янтарных гроздей осталась неубранной. До войны один старый винодел
сказал мне, что каждое поле в Крыму рождает свой вкус у виноградной ягоды. 
Теперь, какую гроздь ни сорви, на ней был горький привкус пороховой гари.
Капониры были хорошо замаскированы - издали они походили на коконы ручейника,
прилепившиеся к земле. Рядом с изувеченной машиной комэска я увидел военного
инженера Филиппа Митрофановича Докунина. Он устало улыбнулся, заметив мое
нетерпение:
- Боитесь, что без вас все сделаем?
Докунин вздохнул, снял за тонкие дужки-жердочки очки и протер их. Чувствовалось,
что он не меньше моего удручен тем, как исковеркан самолет.
- Будете работать вместе с Карягиным, - сказал военный инженер. 
- Снимайте мотор и приступайте к работам внутри!
Валентин Карягин, такой же авиамеханик, как и я, был родом из Москвы. Оба мы
пришли в авиацию в 1939 году по комсомольскому набору. Вместе учились в
Симферополе, в школе младших авиаспециалистов.
Вечером Филипп Митрофанович снова зашел в капонир. Мы уже закончили сваривать
каркас фюзеляжа. При тусклом свете лампочки от аккумулятора предстояло еще
разметить и просверлить сотни отверстий для крепежа восстановленных узлов.
Докунин прервал работы, объявив, что эскадрилья получила приказ 
готовить технику для перебазирования в Бельбек. Пришлось снова грузить
Як Любимова на полуторку и перегонять под Севастополь. 
На новом месте мы установили мотор, и истребитель
снова поднялся в воздух.
...В конце октября 1941 года положение на фронте еще больше осложнилось.
Гитлеровцы прорвали Ишуньские позиции и захватили весь степной Крым с отличной
аэродромной сетью. 30 октября началась героическая оборона Севастополя. У нас
осталось всего 82 самолета и два грунтовых аэродрома, точнее, две посадочные
площадки: одна на окраине Севастополя - Куликово поле, другая - на мысу
Херсонес.
Наша эскадрилья вошла в состав 8-го истребительного авиаполка. Теперь ремонтные
работы велись на разрозненных взлетных площадках, а путь между ними неблизкий.
Днем мы занимались наладкой двигателей, проверкой системы питания, ночью
-ремонтом самолетов, поврежденных в боях. Заклеивали пробитые снарядами крылья,
паяли пробоины в бензобаках. В капонирах делали и регламентные работы,
предусмотренные для каждого истребителя летными нормами.
17 декабря 1941 года гитлеровцы начали второй штурм города. В те дни из газеты
"Флаг Родины" мы узнали о подвиге отважных моряков-черноморцев, входивших в
расчет дзота №11. Трое суток комсомольцы Г. Доль, А. Калюжный, В. Мудрик, Д.
Погорелов, В. Радченко, И. Четвертков и С. Раенко отражали на главном
направлении вражеские атаки. Этот дзот был расположен в 18 километрах от
Севастополя, у селения Дальнее (Камышлы). Гитлеровцы овладели им лишь тогда,
когда не осталось в живых ни одного защитника. Вскоре враг был выбит из дзота
подошедшим на помощь подразделением моряков.
Они нашли записку: "Родина моя! Земля русская! Я, сын Ленинского комсомола, его
воспитанник, дрался так, как подсказывало мне сердце. Я умираю, но знаю, что мы
победим! Моряки-черноморцы! Держитесь крепче, уничтожайте фашистских бешеных
собак! Клятву воина я сдержал. Калюжный". Теперь на месте дзота № 11 воздвигнут
обелиск, на котором высечены эти мужественные слова.
В канун нового, 1942 года Красная Армия отбила наступление фашистов на
Севастополь, и в январе - марте удалось потеснить врага на рубеж, с которого он
начал второе наступление. Я написал об этом в госпиталь Ивану Степановичу
Любимову. Он сообщал, что поправляется, учится ходить и надеется вернуться...
Фашисты предприняли новый штурм в начале июня. Подтянув сверхмощные орудия,
танки, авиацию, военные корабли, они блокировали Севастополь. Пять дней и ночей
не прекращалась артиллерийская канонада. Вражеская авиация совершала тысячи
налетов на город и его окрестности. Во время налета в одном из капониров возник
пожар. На самолете вспыхнули бензобаки. Мы с Валентином Карягиным бросились к
горящей машине. Совсем немного оставалось до нее, когда донесся вой падающей
бомбы.
- Вернись! - закричал я и понял, что Валентин не успеет услышать. Бомба падала
прямо на него... Воронка еще дымилась, когда я подбежал к месту взрыва...
К середине июня фашисты стиснули кольцо вокруг Севастополя. Теперь линия фронта
проходила в восьми километрах от аэродрома. Краснозвездные самолеты взлетали на
виду у врага. Стоило истребителю появиться на старте, как "подавала голос"
гитлеровская артиллерия. И все-таки летчики поднимались в воздух.
Делалось это так. Из капонира выруливал истребитель. Описав на летном поле
небольшой круг, он снова заезжал в укрытие. Следом за ним мчались две-три
полуторки, волоча по земле обрубок рельса или ствол ветвистого дерева. Плотная
завеса пыли вставала над аэродромом, будто десятки машин запускали двигатели.
Фашисты открывали бешеный огонь или вызывали самолеты с ближайших 
аэродромов. Но кончался налет, и прямо из укрытий разбегались на взлет
наши истребители. Противник никак не мог приноровиться к этому. 
Ему оставалась лишь попытка лишить взлетевшие самолеты посадочной полосы, 
и начинался поединок ремонтников с вражескими бомбами и снарядами.
Нередко трактор или машина становились мишенью для фашистов. Так случилось,
например, с дорожником комсомольцем Василием Падалкиным. На его трактор
во время работы на аэродроме спикировали два "юнкерса". Сбросив бомбы,
они зашли для новой атаки. Василий укрылся внутри полого катка.
Взрывная волна разбила трактор, железный каток вместе с Падалкиным 
покатился по аэродрому. Но тракторист остался жив. Придя в себя, он
пригнал новый трактор и подготовил полосу для посадки наших истребителей.
В конце июня линия фронта настолько приблизилась к аэродрому, что по летчикам
уже стреляли фашистские снайперы из винтовок с оптическим прицелом. В таких
условиях последние самолеты нашего полка покинули Херсонес.
Мы перебазировались на Северный Кавказ. Из ангаров не выходили сутками. Спали
урывками, порой в кузове полуторки, которая нас перебрасывала с аэродрома на
аэродром.
Как-то по дороге в Туапсе инженер Докунии передал мне приказ командира полка
срочно явиться в штаб. Причину вызова он не назвал, сославшись на запрет
начальства. Я опасался нагоняя за какую-нибудь оплошность и, войдя в штаб, не
сразу обратил внимание на офицера с тростью в руке. А он вдруг сам подошел ко
мне, слегка припадая на левую ногу:
- Ну вот мы и встретились, Павел!
- Иван Степанович! - изумился я. - Снова к нам?
- А как же! Обещал вернуться - и вернулся!
В полку были, конечно, рады возвращению Любимова. Пришел он не на штабную
работу, а чтобы снова летать. Но как управлять самолетом с протезом ноги? Не
так-то легко и здоровому летчику после большого перерыва получить допуск на
боевой вылет. Иван Степанович не жалел себя. Он добился того,
что стал ежедневно ходить пешком не менее десятка километров.
На ночь присыпал стрептоцидом стертую в кровь тонкую кожицу едва зарубцевавшейся раны.
Вскоре командир начал заново осваивать велосипед. Не раз подводил
его протез, срываясь с педали. 
Но, поднявшись с земли, Любимов снова садился за руль. В конце концов
он научился управлять велосипедом. Это был первый шаг к возвращению в небо.
Следующий экзамен - полет на учебном самолете. Любимов также успешно его
выдержал. Сначала с инструктором, а затем и самостоятельно. И вот настал день,
когда Иван Степанович сел за штурвал боевого истребителя. Это было в июле 1942
года. А в сентябре Любимов стал командиром нашего полка, заменив Наума
Захаровича Павлова, погибшего в бою под Туапсе.
Работы у Ивана Степановича на земле прибавилось, но его истребитель не
застаивался в капонире. После госпиталя Любимов уничтожил еще четыре вражеских
самолета. Я был свидетелем, как он сбил "мессер-шмитт" над Геленджиком.
22 января 1944 года Ивану Степановичу Любимову было присвоено звание Героя
Советского Союза. К этому времени линия фронта вновь подошла к Крыму. Полк
перебазировали севернее. Там мы построили новые капониры, где готовили самолеты
к боевым вылетам на Керчь, Феодосию, а затем на Севастополь,
Ровно за год до Победы Крым был полностью освобожден от фашистов. Мне удалось
получить увольнительную на несколько часов. На попутках я добрался до
разрушенного Севастополя. Оттуда пешком направился к мысу Херсонес, который
покинул почти два года назад. Холмистая дорога с поредевшими от бомб и снарядов
аллеями уходила к морю. С трудом узнал я наш бывший аэродром. Он был весь
загроможден трофейной военной техникой. Фашистам при отступлении не удалось
погрузить ее на корабли: удары морской авиации сорвали эту попытку.